Аудитория и потенциальные размеры кооперативной экономики в РФ

Анализируя период перестройки, «лихие 1990-е» и первое двадцатилетие XXI в., когда зародились и развивались стагнация, непредсказуемость и неопределенность во всех сферах общественной жизни, особенно в экономике и социальной сфере, можно сделать вывод, что современное российское общество — это «общество травмы»[^1].

«Обществу травмы присущи отсутствие стратегических целей развития, хаотичность действий, неспособность мобилизовать активные творческие силы для реализации программы позитивных преобразований и преодоления деструктивных изменений. Особую роль приобретает деятельность политических и экономических акторов (правящего класса, «элиты»), ведущая к непрогнозируемым эффектам вследствие несогласованности и противоречивости их действий, олицетворяющих сугубо корпоративные и групповые эгоистические интересы» [1].

Когда речь идет об «обществе травмы» применительно к России, имеется в виду не экономический и социальный коллапс конца 1980-х — 1990-х годов, а продолжающийся период неопределенности, выраженный в сложившейся противоречивой системе социально-экономических отношений.

Анализируя период перестройки, «лихие 1990-е» и первое двадцатилетие XXI в., когда зародились и развивались стагнация, непредсказуемость и неопределенность во всех сферах общественной жизни, можно сделать вывод, что современное российское общество — это «общество травмы».

За период «рыночных реформ» в 1990-е годы народное хозяйство страны потеряло больше, чем за годы Великой Отечественной войны. Итоги «реформ» в России оказались драматическими, прямо противоположными декларациям и заявлениям «реформаторов». Мало что изменилось и в первое двадцатилетие XXI в.

Мы до сих пор (несмотря на полтора года СВО и связанную с ней идеологическую трансформацию ряда общественных страт) наблюдаем безапелляционные, без оглядки на общество, попытки реализации принципов либерализма в социально-экономической политике, иногда, к слову, и успешные (чего стоят заявления о приватизации, «шабаш» на ПМЭФ-2023 и заявления министра финансов о сокращении бюджета!).

Осознание необходимости перемен имеет место, но оно сегментировано — лишь время от времени официальные лица как бы полушепотом признают, что сложившаяся экономическая модель неэффективна. Однако после таких признаний тут же следуют заявления либеральных экономических властей, дескать, в целом все «нормалек»: инфляцию «таргетируем», 2% экономического роста «ожидаем» и темпы импортозамещения «ой-ой» (по факту шильдики переклеиваем)…

Альтернативные же методы и подходы к преобразованию экономической модели, позволяющие российскому обществу избавиться от порочного клейма «травмированного», предлагаемые активными, творческими и созидательными силами общества (все они, собственно, на слуху), либеральной публикой маргинализированы.

Эта непонятная и потому неприемлемая для населения ситуация, порожденная в России бесплодным и разрушающим воздействием либерализма (правильнее было бы употреблять этот термин с приставкой «нео-») на социально-экономическую политику обусловила устранение большинства россиян от участия в работе государственных и общественных организаций: 80,3% граждан РФ не состоят ни в одной общественной организации, а 93,7% считают, что они никак не влияют на принятие государственных решений.

Подобная апатия характеризует главную издержку «общества травмы» — нарушение социальной справедливости, которое отразилось на увеличении численности социально-экономически неустроенных слоев.

Они включают людей, имеющих временную, сезонную, официально неоформленную занятость, а также занятых неполный рабочий день, самозанятых (не только в юридическом понимании, но и вообще), домохозяек, безработных, пенсионеров, молодежь, потерявшую надежду найти работу по профессии, неустроенных и эксплуатируемых мигрантов.

Потеря ориентиров, отсутствие социальной справедливости, чудовищное социальное неравенство (в России на долю 1% самых богатых россиян приходится 71% всех личных активов), сопровождаемое подменой понятий (к примеру, понятия «предпринимательство» — те, кого мы называем крупными и успешными предпринимателями, в большинстве своем либо кормятся из бюджета РФ, либо, пользуясь случаем или личными связями в чиновничьем аппарате, продают сырье), растущая буйным цветом корпоратократия, отсутствие социальных лифтов, усиливающаяся неопределенность привели к тому, что произошла не просто деформация традиционной социально-классовой структуры российского общества.

За период «рыночных реформ» в 1990-е годы народное хозяйство страны потеряло больше, чем за годы Великой Отечественной войны.

В результате возникла и выросла целая общественная страта «униженных и оскорбленных» (Ф.М. Достоевский), людей «вне обоймы», усилился процесс дробления общества в зависимости от мировоззренческих ориентаций, социального положения, возможностей реализации их материальных и духовных потребностей.

Это привело к появлению такого уникального явления, как парадоксальный человек [2]. Его противоречивые черты воплотились в таком явлении (а по сути — в новом классе), как прекариат (от англ. precarious — сомнительный, ненадежный, случайный, рискованный).

Чтобы понять, каковы масштабы прекариата как класса, можно оттолкнуться от доступной статистики формальной и неформальной занятости.

Если с формальной занятостью все понятно (трудовой договор, «белая» зарплата, нормированный график), то неформальная занятость — это нерегистрируемая, нерегулируемая и не защищенная государством деятельность.

В целом неформальную занятость можно интерпретировать как «теневую» экономику, которую можно идентифицировать по следующим критериям:

• скрытое от официального учета и налогообложения производство товаров и услуг, которое может осуществляться даже на официальных государственных и частных предприятиях;
• искажение процесса денежного оборота и сделок во всех разрешенных законом видах экономической деятельности (например, одновременное увеличение себестоимости и обналичивание для «конвертных» зарплат через фирмы-однодневки);
• злоупотребления, касающиеся налогов, когда в рамках НК РФ происходит увод «в тень» многих доходов в самом широком диапазоне — от использования «дырок» и разночтений в существующем законодательстве до сокрытия доходов в офшорах.

Согласно исследованию Ассоциации специалистов в области финансов, учета и аудита, проведенному в 2017 г., доля теневой экономики в России (на горизонте 10 лет) составляет стабильные 39% от ВВП.

Помимо вышеперечисленного, в «теневую» экономику статистика включает и законодательно разрешенную деятельность, которая слабо или вовсе не учитывается (не говоря уже о контроле) и, соответственно, неналогооблагаема:

• производство в личных подсобных хозяйствах, садовых товариществах (дачах);
• домашнее производство для собственного потребления;
• строительство и ремонт собственными силами;
• транспортные услуги в своем хозяйстве и пр.

Например, в Дагестане около 80% сельхозпродукции производится в личных подсобных хозяйствах, значительная часть продуктов заготавливается в домашних условиях, а доля прекарного труда достигает чуть ли не половины(!) от всех занятых.

Очевидно, что финансирование предпринимательской деятельности (а только так и можно ее классифицировать) прекариата осуществляется большей частью не за счет банковского сектора, а за счет собственных средств, займов у знакомых, друзей, родственников, помощи национальных диаспор.

Де-факто такая деятельность уже стала «отдельной» от государства экономикой, которая работает на собственных принципах, основанных на этике и морали, принятой в социальных группах, согласно их внутренним этническим, религиозным и культурным обычаям, традициям и правилам.

Тем не менее потенциал развития такого прекарного предпринимательства, в отсутствие институтов финансирования и легализации, не просто ущемлен, а по сути законсервирован… Люди вынуждены выживать.

Текущие социально-экономические предпосылки

Пандемия. Пандемия коронавируса, начавшаяся в 2020 г., прошлась катком по сердцевине прекариата — малому и среднему предпринимательству (МСП) — в РФ.
1/3 российских компаний понесли убытки, а миллион предприятий полностью закрылись, увеличивая прекариат как классовую страту. Всего кризис затронул 6,05 млн компаний и предпринимателей и до 67% от общего числа предприятий в стране. За 2021 г. в России закрылось 1,16 млн предприятий малого и среднего бизнеса, это в 2,3 раза больше, чем годом ранее. Финансовой «подушки» не оказалось у 62%, пришлось сокращать расходы или закрывать бизнес. В 2022 г. тенденция только разгоняется — число закрытых компаний в 2022 г. в России превысило число открытых на 38,1 тыс., или на 13,6% [3].

Санкции. Несмотря на усилия (надо отдать должное!) Правительства РФ, санкции, обусловившие недоступность рынков и разрыв логистических цепочек, подкосили МСП, занятые в оптовой и розничной торговле, в особенности в непродовольственном секторе, туриндустрии и — далее «по цепочке» — в недвижимости, строительстве и т.д.

Снижение реальных доходов потребителей привело к снижению покупательной способности и, как следствие, к уменьшению ипотечного рынка, что повлекло падение спроса на строительные материалы.

В отсутствие реального импортозамещения европейский импорт быстро был замещен азиатским (в том числе в денежном выражении), и уже в IV квартале 2022 г. динамика платежного баланса резко снизилась.

Произошло это ввиду снижения экспорта нефти и, в особенности, нефтепродуктов, а также ввиду закрытия рынков недружественных стран (снижение может составить в худшем сценарии до 30%).

Недобросовестная конкуренция. Падение спроса и доходов крупного бизнеса заставили его обратить пристальное внимание на ниши, которые традиционно занимали МСП. И, как следствие, крупный бизнес начал вытеснять МСП из различных секторов (недавние экзерсисы с ювелирной промышленностью, например).

Помимо крупного бизнеса проявились и фигуранты — продукты сращивания государства и крупного бизнеса — «мажоры», пользующиеся беззащитностью МСП, которые смогли успешно отжать у МСП и монополизировать крабовую и часть рыболовной отраслей.

Кредитно-денежная политика. С одной стороны, по инициативе и под давлением Правительства РФ снижена ключевая процентная ставка (однако 21 июля 2023 г. она вновь повышена до 8,5% решением ЦБ РФ), принято постановление о льготных кредитах для малого и среднего бизнеса под 4,5% и 3% соответственно (с приоритетом для IT, переработки сельскохозяйственной продукции, логистики и гостиничного бизнеса), муниципалитеты также предложили различные льготы, грантовую поддержку и поручительство.

Однако при этом ЦБ повысил резервные требования к банкам, снижая таким образом возможность кредитования ими реального сектора. Требование же резервирования однозначно предполагает залоги, оценка которых, как правило, проводится с коэффициентом 1,5 к сумме кредита. А какие у предпринимателей залоги, не говоря уже об оборотном капитале?

Собственно, подобное «регулирование» ЦБ в течение многих лет фактически стимулирует банковский сектор оценивать не проекты предпринимателей, а качество активов, которые пока остаются (но стремительно уменьшаются) — получить привлекательный актив за 30–40% его стоимости. Чем не бизнес?!

Проектное финансирование ввиду такого регулирования просто запрещено и неинтересно!

Другими словами, кредит для МСП — не система, которая бы обеспечивала экономический рост, а льгота или, по словам зампреда ЦБ К.В. Юдаевой, «премия для самых эффективных предпринимателей».

Причем подозрительно, что самые «эффективные», как правило, — «свои», использующие полученные средства для манипуляций на валютной бирже.

Заметное укрепление рубля осенью 2022 г. и некоторое увеличение денежной массы (которая все равно в 2 раза ниже необходимой для нормального функционирования кредитно-денежной системы) за счет эмиссии явилось лишь следствием серьезного профицита торгового баланса — высокие цены на углеводороды в начале 2022 г. и замещение кредитования крупнейших субъектов российского рынка.

В декабре 2022 г., в марте и июне — июле 2023 г. мы увидели сознательную раскачку ЦБ и Минфином валютной пары «рубль — доллар», которая подтолкнула повышение цен на уже азиатский импорт, подстегивая «таргетированную» инфляцию[^2].

Мы до сих пор (несмотря на полтора года СВО и связанную с ней идеологическую трансформацию ряда общественных страт) наблюдаем безапелляционные, без оглядки на общество, попытки реализации принципов либерализма в социально-экономической политике.

Вкупе с отменой валютного регулирования, действующего «бюджетного правила», это привело к рекордному оттоку капитала из страны (фактически четверть триллиона долларов).

И уже неважно, что это — слепая ли вера в догматы МВФ, отсутствие профессиональной состоятельности, политическая или личная ангажированность, безнаказанность как следствие безответственности[^3] или все вместе.
Текущая кредитно-денежная политика и ее проводники являются препятствием для экономического роста в РФ.

Налоги. В налоговой системе России присутствует достаточно большое число различных налогов, сборов и акцизов, практически ничем друг от друга не отличающихся, что делает ее весьма сложной и запутанной.

При определении уровня налогового бремени очевидным является преимущество фискального интереса государства перед всеми остальными.

Установление налоговой системы и ставок налогов состоялось без анализа их влияния на производство, стимулирование инвестиций и прочие важные экономические процессы.

Возьмем для примера НДС: в самом налоге ничего страшного нет, а вот практика налогообложения такова, что стимулирует только торговые операции.

В производстве НДС (в особенности при высоком переделе, высокой добавленной стоимости и кооперационных цепочках) добавляется к стоимости каждой из итераций передела, делая продукцию дорогой, снижая конкурентоспособность конечного изделия. Делать сложные, высокотехнологичные изделия просто невыгодно.

Другое дело, когда НДС применялся бы только к конечному изделию… Тут вроде бы можно и возразить: у нас есть УСН, где нет НДС.

Правильно, но УСН имеет лимит не только по количеству сотрудников предприятия и по обороту, но и по видам деятельности — вышел за рамки (а таковые неприменимы, например, к серийному производству автомобилей, стиральных машин и даже простейших калькуляторов) и сразу извольте — общая система налогообложения и, как результат, неконкурентная цена на сложную продукцию![^4]

Осознание необходимости перемен имеет место, но оно сегментировано — лишь время от времени официальные лица как бы полушепотом признают, что сложившаяся экономическая модель неэффективна.

Высокая административная нагрузка. Собственно, это сумма затрат на соблюдение предпринимателями обязательных требований: получение разрешений, согласований, лицензий; подключение к коммунальной инфраструктуре; составление отчетности (только в сфере перевозок достаточно вспомнить «Платон», тахографы, регламенты по номенклатуре перевозок продовольственных товаров, «Меркурий»).

Согласно опросу [4] более 3 тыс. предпринимателей — собственников малого и микробизнеса, проводившемуся в марте 2022 г., финансовый объем административной нагрузки для более 75% респондентов составил от 10 до 20% от выручки(!).

Последовавший за опросом Закон о снижении административной нагрузки на МСП, если судить по его содержанию, заметного улучшения, увы, не принес.

Слом мировой экономической парадигмы. Мир меняется на глазах. Либерально-капиталистическая модель экономики, сложившаяся после Второй мировой войны и постепенно деградировавшая в направлении финансово-спекулятивной ее составляющей, изжила себя.

Капитал перестал себя воспроизводить, накопив астрономический долг, диспропорции в экономике ведущих стран неизбежно приведут к схлопыванию «пузырей» деривативов и фондовых рынков.

Мировая экономика погружается в невиданный доселе экономический кризис.

Мировые финансовые элиты в попытках сохранить свою власть сначала предприняли «плавное торможение», включив ковидный режим самоизоляции целых стран, а в настоящий момент перешли к чрезвычайному (и исторически неоднократно апробированному) сценарию сохранения своего доминирующего положения, сея энтропию, развязав, по сути, мировую войну.

Сохранение американской гегемонии в надпространственных системах, прежде всего в глобальном информационном обществе, обеспечивающем устойчивость всех каналов цифровых коммуникаций, означает фактическое сохранение американской монополярности, хотя и в редуцированном формате, но также за счет ограбления Европы (как минимум) и собственного ВПК, с дальнейшим business as usual. При этом рисуются радужные (в буквальном смысле!) перспективы «нового инклюзивного капитализма» авторства Клауса Шваба: сексуальная революция, уничтожение семейных ценностей, размывание разницы между полами, эгоизм, безудержное стремление ко все большему потреблению, высмеивание религии и осквернение духовных идеалов.

Отдельная история — запуск CBDC (Central Bank Digital Currencies)

Отдельная история — запуск CBDC (Central Bank Digital Currencies) — цифровых валют (не путать с криптовалютами, основной смысл которых — конфиденциальность и анонимизация) ведущими центральными банками в мире (ФРС, Народный банк Китая и… сюрприз — ЦБ РФ), координируемый одним из столпов либерального финансового глобализма — Банком международных расчетов в Базеле.

Он призван обеспечить тотальный жесткий контроль над каждым человеком, планирование численности населения, его деление на категории генетически обогащенных и генетически не обогащенных, читай «унтерменшей» и «нидерменшей». Действительно, цифровые валюты (ЦВ — цифровые доллар, юань, рубль и т.д.), эмитентами которых будут центральные банки стран, позволяют отслеживать все транзакции с возможностью элементарной блокировки (за «плохое» поведение или, например, для безакцептного списания «неожиданно» вдруг появившихся налогов).

ЦВ призваны полностью заменить наличные и безналичные[^5] деньги в перспективе ближайших пяти лет. Такой контроль центральных банков делает «пятым колесом в телеге» коммерческие банки, которые, по признанию Г.О. Грефа[^6], прекратят существование в перспективе 5–7 лет. Аналогичная судьба ждет и криптовалюты.

При этом ЦВ перестанут быть универсальным платежным средством, средством накопления (ввиду уже заявленных намерений внедрить демередж) и превратятся в «программируемые деньги» с вмененными ограничениями по доступному набору товаров и услуг, по географии использования или по «социальному рейтингу» (к слову, уже успешно апробированному в КНР).

Другими словами, либеральные финансисты-ростовщики превращаются в рабовладельцев, обрекая нас на «идеальное» цифровое рабство. И все это делается, в том числе и в тиши кабинетов ЦБ РФ, спокойно и настойчиво и, что показательно, без стеснения — «тихой сапой» принимается закон о ЦВ, переводятся презентации, копируются и используются методички Банка международных расчетов.

Альтернатива?

А самое страшное, что полноценно сформулированной альтернативы этому не представляется. Либеральный глобализм, увы, слишком сильно укоренился в управляющей элите России и последние 10 лет нацелен на получение собственного места в переделе «пирога».

Как показывают последние события, он вовсе не антагоничен предложенной Западом модели инклюзивного капитализма по К. Швабу (социальные рейтинги как в Китае, но «местного разлива»), а всего лишь предполагает учитывать небольшие национально-традиционные нюансы, но с обязательной доминантой либерального корпоративизма.

Наиболее естественным выглядит движение к модели торгового капитализма, побежденного ростовщичеством только в конце XVIII в. Для возврата к нему вроде бы уже сейчас существует серьезная экономическая база — мировая и трансрегиональная торговля.

80,3% граждан РФ не состоят ни в одной общественной организации, а 93,7% считают, что они никак не влияют на принятие государственных решений.

Но так ли уж прогрессивны для России будут торговый капитализм, доминирование США и их сателлитов на море, а Китая — на суше? Более благоприятной для России представляется модель посткапитализма, основанная на новой индустриализации собственного макрорегиона (страны бывшего СССР плюс, возможно, страны Ближнего Востока и Восточной Европы) с суверенной финансовой системой, построенной на этичных принципах, единственно возможных для успешного конкурирования в новом мире.

Патриотический дискурс

Патриотический дискурс, связанный с СВО, судя по всему, лишь тактический инструмент, нацеленный на достижение стратегических целей реально правящих в России либеральных глобалистов — встроиться в общемировой дискурс инклюзивного капитализма.

Идет уверенная канализация патриотического дискурса в такую форму, как «единство власти и народа» (вот только реальная власть остается либерально-глобалистской). Власти, похоже, легче перейти на некий «план Б» (гораздо более скромный с точки зрения Z-патриотизма) в их понимании, декларировать в обозримой перспективе достижение целей СВО (внятность которых ограничивается «демилитаризацией и денацификацией» — понимайте, как хотите), пойти на заключение «ничьей», чем провести самоочищение. Возможность подобного исхода активно обсуждается — недавний визит папского нунция тому свидетельство.

В том числе и тактическим подходом объясняются мирные соглашения в Анкаре, «аммиачные» и «зерновые» сделки (и даже недавний отказ от «зерновой» сделки), признание примата решений международных организаций, включая ВТО (как еще один механизм инфляции[^7]), отсутствие жестких санкций (а в случае таковых — их удушение) в отношении постоянно пакостящих соседних «лимитрофов»; упорное следование риторике СВО с ее целями и задачами и неперевод экономики на рельсы мобилизации, в том числе институциональной, с включением механизмов «ручного» управления или «опричнины», подстегиванием инвестиционного механизма, индустриализации, прекращением оттока средств из страны.

Возрождение ценностей

СВО для власти и война для общества катализировали возрождение традиционных ценностей, подпитываемых исламом, православием и другими конфессиями как, по сути, единственным набором идеологических инструментов, способных противостоять насаждаемым либерально-капиталистическим ценностям и их проявившимся жутким метаморфозам.

Такое возрождение (как избавление от синдрома травмы) на глазах конвертируется в осознанный общественный запрос на справедливость (традиционные ценности в стратах общества тоже разные, а справедливость их объединяет) как антитезу либерально-капиталистической корпоратократии с ее отношением к людям как к наемным работникам корпорации, степень полезности которых определяется количеством приносимого дохода (материального или политического).

МСП и прекариат

Анализ всех предпосылок, представленных выше, наталкивает на вывод, что МСП и прекариат в целом подвергаются осознанному систематическому «огораживанию» со стороны либерально-экономических властей РФ.

Такой подход не кажется целесообразным, в особенности в текущей обстановке. Однако настоящее их целеполагание проясняется, когда они проговариваются.

По комментариям Э.С. Набиуллиной, пилотный проект по запуску цифрового рубля в 2023 г. планируется для пенсионеров и безработных, которым на цифровые кошельки будут начислять пенсии и пособия…

Если с пенсионерами понятно — большой и незащищенный сегмент прекариата, которому можно запросто вменить использование цифровой валюты, то где взять столько безработных, если их доля, согласно официальной статистике, низка? Вопрос, как говорится, риторический…

Экономическая доктрина кооперативной экономики

Еще Аристотель определял экономику как осознанную деятельность по созданию благ, необходимых для удовлетворения потребностей человека и общества. Антиподом экономики он видел хрематистику — учение об индивидуальном обогащении.

Одной из фундаментальных причин современной энтропии и кризиса мировой экономики является возобладавшая ростовщически-спекулятивная модель (хрематистика), подпитанная либеральными идеологемами. Сейчас мы воочию наблюдаем гипертрофированное и все более нарастающее несоответствие между объемом реального сектора экономики и объемом необеспеченных денег и их суррогатов, рынком валютных и фондовых спекуляций — всего, что базируется на примате ссудного процента.

Ссуда денег ради прибыли осуждалась и Аристотелем, и Платоном. Две тысячи лет назад Иисус сказал: «Не можете служить Богу и маммоне» [5]. Фома Аквинский учил, что ссудный процент подрывает стабильность денег как меры стоимости через придание денежному предложению стоимости, отличной от номинала и зависящей от временного фактора.

Начиная с христианского раскола, католики, а затем и отпочковавшиеся от них протестанты придумывали разные теории, которые обосновывали возможность и даже целесообразность использования ссудного процента. Реформация дала мощный толчок ростовщичеству, которое было впервые определено как завышенная процентная ставка, и уже «нормальные» ставки были легализованы в середине XVI в. в эпоху становления капитализма. Это и получило приличное название «банковское дело», или banking.

Bank (англ.) — прежде всего стол, прилавок, за которым в древние времена денежные менялы занимались спекуляциями и ростовщичеством. Сцена, когда Иисус вошел в Иерусалимский храм и опрокинул столы менял-ростовщиков (по-современному — банкиров), есть символ отношения истинного христианства к ростовщическим и спекулятивным операциям [5]. В православии, в истинном (ортодоксальном) христианстве, взимание ссудного процента всегда было злостным грехом.

Ислам, рассматривая ссудный процент (рибу) как грех и ставя его вне закона, демонстрирует аналогичные этические воззрения. В Коране запрет на ссудный процент закреплен в самых сильных выражениях, его взимание также приравнено к наиболее злостным грехам и осуждено как прямой вызов Всевышнему:

«Те, которые пожирают лихву, восстанут, как восстает тот, кого сатана поверг своим прикосновением. Это потому, что они говорили: „Воистину, торговля подобна лихоимству“. Но Всевышний дозволил торговлю и запретил лихоимство. … О те, которые уверовали! Бойтесь Аллаха и не берите оставшуюся часть лихвы, если только вы являетесь верующими. Но если вы не сделаете этого, то знайте, что Аллах и Его Посланник объявляют вам войну» [6].

Исходя из консервативного представления о природе и функции денег в экономике, никто не оспаривает общепринятого взгляда на деньги как средство обращения, меру стоимости и средство сбережения. Традиционная марксистская политэкономия определяет деньги как товар.

С другой стороны, деньги — это механизм (социальный институт или экономический феномен), созданный для обслуживания хозяйственных потребностей общества, служебный, технический инструмент, не имеющий полноценных товарных свойств.

Преобразование денег в капитал, то есть в фактор производства, претендующий на ренту, требует, чтобы обладатель денежного ресурса подверг его риску некомпенсируемой потери. Иначе говоря, получение ренты оправдано, если собственник денег принимает предпринимательский риск. Фиксированное же и гарантированное вознаграждение (банковская практика) — ссудный процент — основа экономики ростовщиков.

Исламская экономика в силу своих особенностей представляет собой одну из форм общего феномена моральной (или этичной) экономики. Вместе со всем «миром» моральной экономики исламская экономика видит своим интеллектуальным и нравственным противником мир неолиберальной, современной хозяйственной теории и практики.

Моральную экономику можно определить как экономику, в которой экономические факторы уравновешиваются этическими нормами во имя социальной справедливости — как взаимодействие культурных обычаев и хозяйственной деятельности, в котором сложившиеся обыкновения и общественное давление принуждают экономических субъектов подчиняться традиционным (в отношении что ислама, что православия) этичным нормам.

Те, кто стоял у истоков современной исламской экономической модели, по-видимому, желали создать институт, который был бы достаточно могуч, чтобы бросить вызов воплощению капиталистического хозяйственного уклада — традиционному банкингу. Отсюда, должно быть, и родилось решение использовать уже ставшую привычной оболочку коммерческого банка, притянув содержание к исламским нормам.

Это заложило в его основу внутреннее противоречие: банк — это кредитная организация, но исламский банк не ведет кредитную деятельность. Похоже, эта дихотомия и не позволила исламскому банкингу занять существенную долю в мировом финансовом секторе.

В 1963 г. Ахмедом ан-Наггаром при финансовой поддержке правительств Германии и Египта и на основе принципов Sparkasse был создан «Сберегательный банк Мит-Гамра». Но до настоящего времени исламский банкинг не смог занять существенную долю в мировом финансовом секторе, сопоставимую с размером экономики исламских стран в мире. Во многом, думается, причина этого кроется в упомянутом противоречии.

Глобальный рынок исламских финансов можно разделить на:

• исламский банкинг,
• исламское страхование «такафул»,
• исламские облигации «сукук»,
• другие исламские финансовые учреждения (OIFL),
• исламские фонды.

Согласно Forbes, на конец 2019 г. сумма всех финансовых активов мира оценивалась в 404,1 трлн долл., где доля исламского сектора крайне незначительна — 3,16 трлн долл. (около 0,8%).

Исламский банкинг (1,992 трлн долл., или 69% от мировых исламских финансов) составляет 6% в глобальных банковских активах [7]. Несмотря на показательный рост (в 2015 г. его доля оценена Forbes в 1%), таковой произошел только благодаря некоторым «компромиссам», связанным с исламскими ценностями в банках ОАЭ, Кувейта, Малайзии и Марокко.

Справедливости ради нужно отметить, что на фоне исламского банкинга попытки создания его православного собрата сегодня оказались вовсе ничтожными и порой даже постыдными. Именно поэтому далее используется терминология, принятая в исламском банкинге.

Очевидно, что авторы «исламского банкинга» в виде проекта федерального закона РФ «О проведении эксперимента по установлению специального регулирования в целях создания необходимых условий для осуществления деятельности по партнерскому финансированию в отдельных субъектах Российской Федерации», пытаясь использовать привычные правовые рамки коммерческого банкинга или кредитной кооперации (как аксиомы ссудного процента и по названию, и по сути!) для адаптации к моральной экономике, это внутреннее противоречие реплицируют. Именно поэтому их попытка изначально обречена.

Согласно ст. 7 Федерального закона от 10 июля 2002 г. № 86-ФЗ «О Центральном банке Российской Федерации (Банке России)», ЦБ сам устанавливает процентные ставки по своим операциям, а также и ключевую ставку по рефинансированию кредитных организаций РФ. Другими словами, Законом установлен примат ссудного процента как основы для функционирования кредитно-денежной системы РФ.

Проект федерального закона «О проведении эксперимента по установлению специального регулирования в целях создания необходимых условий для осуществления деятельности по партнерскому финансированию в отдельных субъектах Российской Федерации» (Чечня, Дагестан, Башкортостан, Татарстан), прошедший первое чтение в ГД, предполагает отказ от ссудного процента при предоставлении денежных займов юридическим и физическим лицам — участниками экспериментального режима при осуществлении деятельности по «партнерскому финансированию», а также привлечение денежных средств и (или) иного имущества юридических и физических лиц в виде участия в капитале участника экспериментального правового режима путем заключения договоров партнерского инвестирования.

В целом текст проекта закона, его позиционирование как эксперимента, обозначенные сроки, критерии и требования к участникам, «лоскутное одеяло» понятий и условий из различных направлений финансового сектора (от управления паевыми фондами до микрофинансовых организаций) не внушает оптимизма относительно его потенциальной успешности.

Представляется, что инициатива профильного комитета Госдумы может привести к дискредитации понятия «исламский банкинг» на территории РФ (как это случилось с православным банкингом — банк «Пересвет» и «православный» банкир С.В. Пугачев). К слову, авторы законопроекта (намеренно или нет) осторожно называют это «деятельностью по партнерскому финансированию»…

В любом учебнике можно прочитать, что банковское дело — в первую очередь кредитная деятельность, а любой кредит предполагает взимание процента (принцип платности как существенный признак кредита). Кредитом являются денежные средства, предоставляемые банком или иной кредитной организацией (кредитором) по кредитному договору заемщику в размере и на условиях, предусмотренных договором. А условия, согласно ГК РФ, все те же: возвратность, срочность, платность. Таким образом, любая кредитная банковская деятельность — ростовщичество.

Термин «кредит» (точнее, «кредитные бумаги») появился в России в середине XIX в. в связи с подготовкой и проведением реформы 1861 г. Если ссуды и займы могли предоставляться без начисления процентов (и это приветствовалось обществом, государством, религиозными конфессиями Российской империи), то кредит по определению был процентным, что вызывало отторжение.

Не случайно Ф.М. Достоевский в романе «Преступление и наказание» (1865–1866 гг.) в качестве противопоставления смертному греху Раскольникова вывел старуху-процентщицу — персонаж откровенно мерзкий…

Итак, любой банк, по определению, занимается кредитованием. Если организация занимается не кредитованием, а моральной (или этичной) экономикой — это уже не банк в его расхожем понимании, а что-то совсем иное…

Если говорить об идеале моральной экономики, которая соответствует принципам ислама и православия, то это экономика без процентов, без кредита и без банков. В такой экономике понятие «банкинг» вообще должно исчезнуть.

Кроме того, из написанного выше становится понятно, что с введением цифрового рубля (и далее по списку) коммерческие банки со своим «банкингом» и иже с ними, называйся они хоть «исламскими», хоть «православными», обречены дружно уйти в небытие.

Некоммерческая потребительская кооперация как формат для моральной (этичной) экономики

Напомним определение кооператива — это автономная ассоциация людей, добровольно объединившихся для удовлетворения своих общих экономических и социальных потребностей в совместной деятельности на основе самоуправления, взаимопомощи, взаимовыручки и демократического (по-настоящему!) управления.

В истории России конца XIX — начала XX в. успешным средством противодействия агрессивной капиталистической среде были такие хозяйственные формы, как потребительская и производственная кооперация, объединяющие предпринимателей на основе справедливости, этики и морали. К 1917 г. в отечественной потребительской кооперации было не менее 3 млн членов. Абсолютное большинство кооператоров были крестьянскими. Кредитных кооперативов (касс взаимопомощи) на селе было 16,5 тыс., сельскохозяйственных товариществ — 2,1 тыс., сельскохозяйственных обществ — 6,1 тыс., маслодельных артелей — 3 тыс.

А как тут не вспомнить замечательный кооперативный опыт СССР?! В модели опережающего развития Советской страны 1929–1955 гг. в орбите единой экономической системы сформировался экономический слой предпринимательской инициативы в форме артелей (производственная кооперация), кустарей, личных приусадебных хозяйств, который по факту внес основной вклад в товарное разнообразие, производил значительную часть товаров и услуг массового спроса (широкого потребления), а также большую часть основных продуктов питания. Налоговая нагрузка при этом была минимальной (не идущей ни в какое сравнение с сегодняшней нагрузкой для МСП!), регистрация артелей занимала один день без всякой, заметим, цифровизации. Промысловая (производственная) кооперация всецело поддерживалась И.В. Сталиным и продолжала существовать в СССР до конца 1950-х годов. Она в существенной мере компенсировала постоянный дефицит товаров народного потребления, производимых плановой промышленностью.

К концу 1950-х годов в системе артелей насчитывалось свыше 114 тыс. мастерских и других промышленных предприятий, где работали 1,8 млн человек. Они производили 5,9% валовой продукции промышленности (например, до 40% всей мебели, до 70% всей металлической посуды, более трети верхнего трикотажа, почти все детские игрушки). Первые советские стиральные машины, телевизоры и холодильники были кооперативными продуктами. Артели давали 9% стоимости всей промышленной продукции и 80% товарного разнообразия (33 444 наименования товаров — почти в 4 раза больше, чем плановая промышленность СССР). В систему промысловой кооперации входило 100 конструкторских бюро, 22 экспериментальные лаборатории и 2 научно-исследовательских института[^8].

Колхозы и личные подсобные хозяйства (ЛПХ) к середине 1950-х годов обеспечивали основную долю продукции по ключевым продовольственным позициям в общей структуре сельскохозяйственного производства страны (около 90%). Также широко были распространены кассы взаимопомощи, как при артелях, так и в колхозных хозяйствах.

Традиции докапиталистического периода России и советского периода 1929–1953 гг. (качество, ответственность, снижение расходов, сбережения без риска, справедливость распределения, солидарность и т.д.) непостижимым образом отразились в современном законодательстве — законы о производственных кооперативах (Федеральный закон от 8 мая 1996 г. № 41-ФЗ) и о потребительской кооперации (Закон РФ от 19 июня 1992 г. № 3085-1). Это симбиоз общинного духа народов России и принципов кооперативного движения Международного кооперативного альянса (МКА) [^8]. Кроме того, согласно закону, целью деятельности потребительского кооператива является НЕ извлечение прибыли, а удовлетворение материальных и иных (в том числе и духовных!) потребностей пайщиков.

Не этот ли общественный запрос «общества травмы» и является предпосылкой возникновения в РФ многочисленного класса — прекариата?!

Экономическая доктрина моральной (исламской ли, православной ли) экономики

Экономическая доктрина моральной (исламской ли, православной ли) экономики полностью совпадает с принципами потребительской кооперации, особенно в ее некоммерческой ипостаси (в отличие от производственной кооперации, где некоммерческая деятельность не предусмотрена), где присутствует справедливое общественное распределение доходов (закят), где вознаграждение не гарантировано и сообразно вкладу и полученному результату, где царствует примат общественного интереса, где осуждаются односторонние преимущества (гарар), где деятельность без создания общественного блага — абсурд (мейсир), где неприменимо ростовщичество (риба). И потребкооперация, и моральная экономика — это инвестиционно-предпринимательские модели!

Потребительская кооперация в ее некоммерческом воплощении, в отличие от других видов кооперации[^9], регулируется только Законом о потребительской кооперации и Гражданским кодексом РФ. Других ограничений деятельности, кроме напрямую запрещенных или ограниченных государством (то, что, кстати, и ислам с православием запрещают), нет. Более того, предусмотрена возможность создания внутренних социальных институтов. При этом потребительская кооперация в РФ является субъектом малого и среднего предпринимательства. Вкупе с производственной кооперацией потребительская кооперация в некоммерческом формате составляет полноценный правовой формат и ядро для формирования морально-этичной экономики вообще, включая как производственную, так и финансовую составляющую. Другими словами, это поле как для легализации, так и для реализации социально-экономического потенциала российского прекариата как класса в целом!

Почему именно некоммерческая потребительская кооперация?

В чем, собственно, отличие деятельности потребительского кооператива в коммерческом формате от деятельности в формате некоммерческом? Тут все просто: потребительский кооператив, осуществляющий деятельность с неограниченным кругом лиц, является обычным субъектом коммерческой деятельности, на которого распространяется все налоговое и административное бремя (см. выше).

Потребительский кооператив, осуществляющий деятельность только со своими участниками — совладельцами (пайщиками), то есть с ограниченным кругом лиц, является больше общественной организацией, на которую ни налоговое, ни административное бремя по закону РФ не распространяется. При этом численность пайщиков в потребительском кооперативе ничем не ограничена.

Важно отметить, что некоммерческий потребительский кооператив является «внутренним офшором», который делает бессмысленной одну из основ «теневой» экономики — вывод активов в офшорные юрисдикции. Согласно закону, на имущество, внесенное в потребительский кооператив в качестве паевого взноса, не могут обращаться взыскания по личным долгам и обязательствам пайщиков.

Некоммерческая потребительская кооперация как формат для моральной (этичной) экономики

Некоммерческий потребительский кооператив, в структуре которого предусмотрено взаимодействие с участниками через формат взносов (безусловно возвратные паевые и членские взносы, имеющие широкий имущественный характер), прекрасно приспособлен для концентрации средств и организации целевого финансирования реальных проектов в любой сфере (сельское хозяйство, ритейл, строительство, ЖКХ, связь, здравоохранение, технологии, промышленность, общепит и пр.).

Другими словами, это естественная форма привлечения ресурсов участников общества (трудовых, интеллектуальных, имущественных, денежных — мудариба и мушарака), организации сбыта товаров с отсрочкой и с наценкой (с раскрытием структуры конечной цены — мурабаха), предоставления в пользование (в аренду) имущества (иджара), организации касс взаимопомощи для решения срочных житейских вопросов нуждающихся (кард уль хасан) и др.

Более того, форма некоммерческой потребительской кооперации в РФ предоставляет возможности, невиданные для финансов морально-этичной экономики, уложенной в «прокрустово ложе» банкинга. Еще во второй половине XIX в. российские предприниматели, объединенные в потребительские и производственные общества (артели), для защиты от удушающего давления ростовщиков-банкиров использовали региональные и местные деньги — достаточно вспомнить историю обращения на территории ряда уездов Брянской и Смоленской губерний во второй половине XIX в. «мальцевских денег»[^9].

Современный методологический и правовой статус потребительских кооперативов, по сути являющийся клиринговым механизмом, позволяет создавать внутренние кооперативные деньги для обеспечения работы внутри кооперативного контура и может послужить в том числе основой для создаваемой клиринговой системы ЕврАзЭС[^10] и макрорегиона с центром в России. Кроме того, внутренние кооперативные деньги (как деньги кооперативного контура) могут стать дополнительной (или вспомогательной) валютой для российской экономики, балансируя, таким образом, национальную валюту и нивелируя риски «программируемого» цифрового рубля.

Некоммерческая потребительская кооперация — это и есть форма для организации полноценного финансового института морально-этичной (и исламской, и православной) экономики в РФ, а вовсе не «БАНК». И, пожалуй, единственно возможная в РФ в современных обстоятельствах.

Разумеется, кооперативная экономика не в состоянии охватить всю экономику государства, особенно такого, как Россия, и может быть одним (или вторым) ее контуром, объединяющим МСП и потребительский сектор в целом.

---

Цифровизация как залог масштабирования моральной экономики

В основе некоммерческой потребительской кооперации (НПК) как формата моральной экономики лежит общественный (общинный) принцип управления, характеризующийся равенством всех участников (один пайщик — один голос), выборностью управленческого звена, его подотчетностью собранию всех участников, коллегиальностью принятия решений.

Согласно культурным, этическим и конфессиональным императивам, превалирующим в российском обществе, в особенности в его прекарной части, такое общественное управление воплощает само понятие справедливости. Однако соблюдение всех условий общественного управления, или, другими словами, поддержание справедливости управления НПК и доверия к такому управлению, требует четко и понятно регламентированных процедур, их безусловного учета и исполнения коллегиальных решений.

Именно отсюда, а не только из императивов, которые диктуют и Закон о потребкооперации, и Гражданский кодекс РФ, возникает сложный, обильный и бюрократизированный с точки зрения правил, регламентов и форматов документооборот (включая отчетность) для НПК.

Единственным способом создания моральной экономики в масштабе российского прекариата (как целевой страты) является цифровизация документооборота и учета. «Цифра» — это ее объединяющий цемент, залог взрывного роста моральной экономики и ее финансовой системы, основа жизнеспособности и противостояния либеральному сатанизму.

Законы шариата как свод религиозных, юридических, бытовых правил, основанных на Коране и сунне пророка Мухаммеда, так же как и православие, основанное на постулатах истинной христианской апостольской веры, запечатленной в Священном Писании и Священном Предании — это системы религиозного регулирования, основанные на консервативных этике и ценностях. Они в основном одинаково регулируют большую часть аспектов социально-экономической жизни, основные из которых:

• отсутствие ссудного процента, платы или стоимости денег;
• законной прибылью может быть только прибыль от предпринимательской или инвестиционной деятельности с принятием обоснованного риска и наличием запретов на финансирование деструктивной (греховной) деятельности;
• фокус внимания — на доходах, формируемых в результате физического и (или) интеллектуального труда людей;
• общественное важнее индивидуального.

Как и описано ранее, в сложившейся либеральной экономической системе исполнение этих простых и справедливых норм представлялось противоречивым и довольно затруднительным. Кроме того, организация контроля в моральной экономике требует соответствующих административных и организационных расходов, экспертизы (не только экономической, но и ценностной) и этичного поведения участников экономического процесса. Вкупе с «бюрократией» НПК как формата, который закрепляет этичную составляющую жестким регламентом, цифровые технологии, образующие цифровую инфраструктуру НПК, не просто создадут необходимые условия для масштабного развития, но и станут технологическим гарантом соблюдения принципов моральной экономики.

Конструктивные свойства технологии распределенного реестра позволяют, используя математический аппарат, вести учет событий, обеспечивать коллегиальное принятие решений и гарантировать строгое исполнение согласованных участниками сценариев, заложенных в инструментах моральной экономики и ее финансов, «по-кооперативному» называемых целевыми потребительскими программами, а на языке технологии — смарт-контрактами. Цифровой код смарт-контрактов многократно дублируется и децентрализован, то есть копии кода смарт-контрактов хранятся и исполняются на каждой ноде (сервере) всей сети распределенного реестра, так что повлиять на него (нарушить принципы кооперативной экономики) — дискредитировать или изменить код — физически невозможно. А это означает устойчивость и жизнеспособность кооперативной экономики, ее способность противостоять попыткам деструктивного воздействия (в том числе рейдерским и DDoS-атакам). При этом она остается «прозрачной», честной и справедливой по отношению к участникам экономики будущего в России.

Читатель спросит: так что же делать? Ведь справедливость, несмотря на общественный запрос, и кооперативная экономика как ее социально-экономическое воплощение, очевидно, не будут приветствоваться правящей в России либерально-глобалистской элитой, а подавляющая часть ресурсов — у нее. В целом это так и есть. Тем не менее на данном этапе власти неизбежно потребуются прикладные практики кооперативной экономики для решения многих задач и проблем, которые возникли как в связи с жестким санкционным режимом и необходимостью управления обществом, так и в связи с набирающим силу мировым кризисом.

Тут стоит обратиться к истории. Когда разразился экономический кризис 30-х годов прошлого века, в Швейцарии был создан институт клиринга — кооператив Wirschaftsring. Работая вначале как бартерный клиринг, Wirschaftsring впоследствии создал замкнутую систему расчетов по товарообмену со своей расчетной единицей (WIR) и кредитования в ней же. Таким образом ему удалось привлечь в свой «круг» многие тысячи предпринимателей и кооперативов в Швейцарии. Их деятельность стала (и оставалась вплоть до 2015 г.) настолько успешной, что, по сути, сформировала дополнительный контур в швейцарской экономике, а их внутренняя расчетная единица была настолько популярной и ценной, что финансовые власти Швейцарии забеспокоились и, как это свойственно любым либеральным финансистам, захотели прекратить такое «безобразие». Но к этому моменту экономическая мощь и социальная поддержка Wirschaftsring оказались настолько высокими, что им пришлось договариваться и сосуществовать.

Так же дело обстоит и с кооперативной экономикой в России — никаких препятствий, в том числе правовых, для ее формирования не существует. Создавать ее нужно «снизу» и делать это как можно незаметнее (благо, о существовании законного формата для ее становления во власти мало кто знает, а те, кто и знает, игнорируют это ввиду представления о незначительности таковой на уровне «погрешности»). Надо взращивать кооперативную экономику от «маленького партизанского отряда до партизанской армии». Успеть бы только… Родина в опасности!

Примечания

1. Петр Штомпка использовал понятие «социальная и культурная травма» для анализа социально-культурного развития. Он рассматривает травму как «социальную трансформацию», в основе которой лежат «длительные, непредвиденные, отчасти неопределяемые, имеющие непредсказуемый финал процессы, приводимые в движение коллективным агентством (agency) и возникающие в поле структурных опций (ограниченных возможностей действия), унаследованных в результате ранних фаз указанных процессов» (Штомпка П. Социология: анализ современного общества. М.: Логос, 2010).
2. Согласно исследованию РОМИР, реальная инфляция в России превысила официальную в 5 раз. На конец июня 2023 г. инфляция товаров повседневного спроса составила 17% (год к году), притом что официальный индекс потребительских цен вырос лишь на 3,25%. Накопленным итогом с начала СВО реальная инфляция для потребителей достигла 47%, а с января 2019 г. — 92%.
3. Согласно Закону о ЦБ № 86-ФЗ, таковой не отвечает за экономическое развитие и, по сути, отделен от государства.
4. «На 90% импортозамещенный» лайнер МС-21 дороже своих аналогов от Airbus и Boeing.
5. В России двухконтурная банковская система, где, проще говоря, ЦБ создает наличные деньги, а коммерческие банки — безналичные.
6. После очередного совещания в его бытность членом набсовета JP Morgan Chase в 2021 г.
7. Ценообразование на продукцию крупнейших российских производителей базируется на биржевых котировках западных стран.
8. По учебным материалам СПО «Русь» (К.П. Дьяченко, В.А. Рябов).
9. Кредитная кооперация (ФЗ-190) — регулятор Банк России; сельскохозяйственная кооперация (ФЗ-193) — регулятор Минсельхоз; жилищно-строительная кооперация (ФЗ-349) регулируется Жилищным кодексом РФ, Минстроем.
10. Ввиду того, что большинство стран ЕврАзЭС являются членами Международного кооперативного альянса, законодательство в основном унифицировано.

Источники

1. Тощенко Ж.Т. Прекариат. От протокласса к новому классу: Монография / Институт социологии ФНИСЦ РАН, РГГУ. М.: Наука, 2018. 346 с.
2. Тезаурус социологии: темат. слов.-справ. / Под ред. Ж.Т. Тощенко. М.: ЮНИТИ, 2009. 487 с. (Серия «Cogito ergo sum».)
3. Ушли в минус: сколько российский бизнес потерял в кризис. По данным уполномоченного по защите прав предпринимателей Бориса Титова [Электронный ресурс]. СБЕР Бизнес. URL: https://www.sberbank.ru/ru/s_m_business/pro_business/poteri-rossijskogo-biznesa-ot-koronavirusa/
4. Доклад Президенту РФ — 2021 уполномоченного при Президенте РФ по защите прав предпринимателей Бориса Титова [Электронный ресурс]. URL: http://doklad.ombudsmanbiz.ru/doklad_2021.html
5. Катасонов В.Ю. О православных банковских утопиях [Электронный ресурс]. Омилия. 2015. 4 января. URL: https://omiliya.org/article/o-pravoslavnykh-bankovskikh-utopiyakh-valentin-katasonov?ysclid=llc2vf7phn421883288
6. Журавлев А.Ю. Исламский банкинг / Институт востоковедения РАН. М.: Садра, 2017. (Экономика и право).
7. Анализ размера и доли исламского финансового рынка: Тенденции роста, воздействие COVID-19 и прогнозы (2023–2028) [Электронный ресурс]. Mordor Intelligence. URL: https://www.mordorintelligence.com/ru/industry-reports/global-islamic-finance-market
8. Международный кооперативный альянс [Сайт]. URL: https://www.ica.coop/en/cooperatives/cooperative-identity
9. Катасонов В.Ю. Экономическая теория славянофилов и современная Россия. «Бумажный рубль» С. Шарапова / Сост. В.Б. Трофимова; Отв. ред. О.А. Платонов. М.: Институт русской цивилизации, 2014. 656 с.

Научная статья
УДК 334.7
DOI: 10.33917/es-6.192.2023.120-133

Для цитирования: Смуров И.И., Давлетбаев Р.Х. Кооперативная (моральная) экономика // Экономические стратегии. 2023. № 6(192). С. 120–133. DOI: https://doi.org/10.33917/es-6.192.2023.120-133

Рассматриваются причины, предпосылки и пути решения такой проблемы, как создание в России сектора кооперативной (моральной/этичной) экономики, основанной на принципах справедливости, равных возможностях и консервативных этических нормах.

Ключевые слова
Кооперация, экономика, этичная экономика, моральная экономика, потребительская кооперация, цифровая валюта, банк, исламские финансы, православные финансы, кооперативная экономика